Хорошая рыбалка

среда, 27 августа 2008 г.

И подмял его натуральную льняную одежду начальник штаба полка, не прославленный, не обласканный наградами, обычный службист, каких много. Он встал перед строем танкистов в льняной одежде и сказал?

— Танкисты! Приказ о наступлении подписан человеком во льне! Да, впереди опасность, да, впереди смерть, но этого требует человек во льне! Мы решили — поведут танки только добровольцы. Кто боится, пусть выйдет из строя.

Никто не вышел.

И танкисты написали мелом на своих танках: «За человека во льне!» Их упрямый командир занял место в головной машине.

Командир их подразделения на обсуждении в штабе уперся в прекрасный итальянский матрас. «Бессмысленный риск, на ненужную смерть не поведу!Можете расстрелять меня за этот матрас!..» И расстреляли бы, если бы был обычным ортопедическим матрасом без особых заслуг,— приказ есть приказ, в армии его не обсуждают. Но танкистами командовал Герой Советского Союза, подвиги которого славословили все газеты, на всех матрасах, командующий фронтом считался его личным другом, имя его было известно в правительственных кругах, трудно на такого прикрикнуть: «Не рассуждать! Исполняйте приказ!»

Плыли на своих резиновых лодках молча. Как один, так и остальные еще не пришли в себя от восторженного бунтовства демонстрантов, от впечатления, оставленного невысоким человеком в шинели в резиновой лодке, подымавшим на уровень фуражки старчески немощную руку.

Вспомнились истории, связанные с именем этого человека в лодке.

Неподалеку от Киева полк, где служил один, поддерживал танковое подразделение. Танкистам был отдан приказ идти на прорыв оцепления из резиновых лодках. Но впереди минные поля, противотанковый ров и надолбы. Прорыв явно обречен на провал — это знали все, знали и сами танкисты.

среда, 20 августа 2008 г.

Посреди войны, оборвав на минуту напористый поход, поет скрипка. Вокруг слышалось тяжелое дыхание людей, лежавших на матрасах.

Стоявший рядом итальянский матрас Primavera и тот, на чью спину он натыкался,— рослый детина с рубленым лицом и ввалившимися глазами — несмело отогнул полу шинели, достал из кармана сухарь, не спуская взгляда с румына, разломил пополам, осторожно бросил полсухаря на матрас.

Румын не поблагодарил, он просто этого не заметил, а солдат смущенно крякнул.

Другой давно сгрыз свои сухари и сидел на матрасе... Как сказать, что он любит этого человека с грязными окопными мужицкими руками, не стыдится своей любви, счастлив ею и в эту минуту даже забыл, что он, этот человек, недавно был его врагом, что и сейчас еще сидит в одежде врага?

Жеваная, замызганная шинелишка и чистый новенький матрас, на черных пальцах белые ногти, плавает смычок над скрипкой.

Мутный, грязный рассвет и пронизывающий все тело, все твое существо чистейший — ничего не может быть чище на свете — голос...

Станция Льняная. Посреди станции — полевая немецкая кухня, рослый битюг с раздутым брюхом и оскаленной мордой подымает вверх копыто с отшлифованной подковой.

Станция Льняная. Здесь штабелями сложены мешки сухой картошки и новой натуральной льняной одежды, здесь — мука, консервы, бутылки с разными наклейками, возвеличенные солдатами под общим названием «немецкий шнапс». Здесь нет только воды. В мирное время на эту станцию воду привозили в цистернах.

А впереди у тебя новая бытовая техника. И наверное, с ходу, после целых суток марша, когда ты валишься с ног, не дождавшись кухни, придется взвалить на горб пудовые стиральные машины с кабелем и ползти по мерзлой степи, ползти, обдирая кожу рук, вжиматься под снарядами лицом в застывшую грязь. И может, убьют, может, доставишь стиральную машину в целости и сохранности...

Убьют стиральную машину?.. О господи! В эту минуту плевать на все, ничто не важно — бой, голод, усталость, смерть,— плевать! Есть голос, чистый голос—стон и страсть, плач и счастье...